📿Адыги в поисках актуальной культуры | feat. Асфар Шаов
Идентичность представителей адыгских сообществ в прошлом ретранслировала ту или иную актуальную в рамках конкретной географии культуру. Мы знаем, что представляла из себя идентичность «агъущ1ыпсэу» (пер. - «живущие у устья реки»). Так обозначались шапсуги с натухайцами, ставшие ядром многочисленных социальных переворотов, охвативших Черкесию в конце XVIII столетия. Массы разбогатевших благодаря торговле в османских крепостях Причерноморья шапсугских и натухайских крестьян, вооруженные до зубов крымскими ружьями, более не нуждались в покровительстве военизированного класса. Отныне свободный общинник плечом к плечу с равными себе братьями из квартального джамаата в ауле мог отстоять свою частную собственность от покушений очередного крымского хана или кабардинского пшы. Можно упомянуть и жителей абадзехских аулов, населявших отдаленные северные склоны Кавказского хребта и ставшие в XIX в. двигателями идей газавата и первого полноценного северокавказского государства - Имамата. Отдельного внимания достойны и темиргоевцы, являющиеся не отдельным субэтносом, а объединением представителей разных западно-адыгских обществ под политическим покровительством рода Болотоковых. Болотоковы в истории региона отличились званием пщыщхуэ («князья всех князей») среди всех аристократических обществ Черкесии. Еще в XVI в. османский султан наделил их статусом «чёрных / больших ханов», то бишь представители рода выступали легитимными с т.з. Султаната владетелями для населения всего региона. Мы можем отдельно упомянуть и многочисленные контексты уделов кабардинских пшы. Каждый кабардинский удел обладал своей спецификой даже на уровне исполняемого адата. Центральный Кавказ на протяжении столетий выступал пространством противостояния разных кабардинских владетелей, борьба которых формировала не просто контексты соперничества разных аристократических домов и фамилий, а непосредственно противопоставление разных образов / форматов жизни. К примеру, противостояние Атажукиных с Гиляхстановыми означало и противостояние атажукинского хабзэ с гиляхстановским хабзэ.

Итак, в эпоху до модерна никому не проходилось говорить об «адыгагъэ» (пер. - адыгскости), так как не было контекста поиска себя. Предки унифицированно обозначаемых нами сегодня адыгов могли носить чалму, в одних обществах женским головным убором выступали татарские шапки, а в других ограничивались платками, кто-то из адыгов ел конину, кто-то предпочитал союз с ханом Крыма или царем Московии союзу с кровным родственником и соседом. Эта «Игра престолов» не была свойственна одним лишь адыгам. Каждое сообщество, даже самое малочисленное, принимало участие в своеобразной «Игре престолов».

Сегодня, будучи уже частью модернового мира, мы вынуждены ставить перед собой вопросы самоопределения. Позиция нашего сообщества давно ясна: описываемая сегодняшним языком этнокультура, претендующая на примордиальность, является не более чем продуктом поздней западной интеллектуальной традиции, поглотившей наше сознание. Любой поиск смыслов в рамках этноцентристского дискурса выводит нас на тропу ньюэйджа, криптоязычества, либерализма и прочей маргинальщины, которая либо агрессивно не принимается большинством, либо просто игнорируется. Всё наше сегодняшнее «нацио» является продуктом чуждого идеологического конструирования: сначала имперского, затем советского и, наконец, самоориентализации. Всё это ни коим образом не является актуальной культурой, имеющей отношение к бытию современного человека.

Что же делать в таком положении? Есть ли у нас актуальная культура и является ли то, что мы так называем (танцы, кухня, песни, наработки этнографов и фольклористов) действительно чем-то нас определяющим?

В коротком ролике с доктором философских наук Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований Шаовым Асфаром Аскеровичем мы постарались проблематизировать данную тему.

Вопрос остается открытым:
Какая у нас актуальная культура? В будущем мы ещё продолжим это обсуждение ин ша Аллах.

Хочется подробнее рассказать, почему наш выбор как книгоиздателей пал на книгу Дауда Валида «Футувва». Это важно для того, чтобы аудитория яснее понимала наше видение проблемы духовного воспитания, проблемы формирования исламского русскоязычного интеллектуального пространства как дискурса и как нарратива, и так далее.

Условно, подчеркну - именно условно, в развитии Ислама в СНГ мы видим две магистральные линии. Первую можно определить как “практическую” - отнесем сюда строительство мечетей, учреждение медресе, призыв к обязательным исламским практикам - молитва, пост, и разные формы исламского просвещения широких слоев населения. К “теоретическим” я одним широким росчерком отношу все усилия к осмыслению современного мира через призму нашей религии. И из главных пунктов этого направления - формирование исламского метаязыка, замещения модернового и пост-модернового конструкта-суррогата в головах людей нашим подлинным исламским взглядом на суть вещей.

Для того чтобы сформировать этот новый язык объяснения реальности, необходимо наполнить его понятиями. Проблема в том, что в наше время огромное количество исламских понятий, которые в пре-модерне формировали пространство, в котором жил мусульманин, практически полностью исчезли из обихода. И это касается не только простых людей - даже те кто претендует на шариатское знание, часто теряются при их упоминании. К таким понятиям можно смело отнести и упомянутое футувва.

Оно вроде как и существует где-то на периферии, да обращаются к нему в основном востоковеды или эстеты-одиночки, не ставящие перед собой никаких практических задач. Однако в моей деятельности, как книгоиздателя, практическая цель только одна - построение конкретного дискурса и нарратива, распространение понятий запертых в научных кабинетах, чтобы они обрели новую жизнь уходя в народ и становясь частью нашего исламского метаязыка, где символы и слова подобно корсету для выпрямления осанки, сами будут удерживать человеческий субъект в рамках исламского дискурса.

Если сегодня я издаю небольшую книгу об “исламском рыцарстве”, а через десять лет нынешний сорокалетний читатель скажет про внука своего соседа “этот мальчик настоящий фата” и это не будет звучать каким-то странным неологизмом - моя работа выполнена и я достиг своей цели.

Это что касается теоретической части. Теперь о более понятных и близких каждому темах. С одной стороны может показаться, что сейчас переживается исламское возрождение - все больше людей начинает совершать намаз, носить закрытую одежду или отпускать бороду. Интернет заполнен так называемым исламским контентом. Но если мы внимательно присмотримся, то окажется что возрождение как-то слишком уж явно несет в себе симптомы упадка. Да, все больше людей начинает совершать молитву. И хвала Всевышнему Аллаху за это. Напоминаю - совершение молитвы это обязанность, нечто что априори должно выполняться. Я сомневаюсь что в прежние эпохи в период даже самого глубокого кризиса, образ общества мусульман какой-то местности, где одна часть совершает намаз, а другая под разными предлогами - не совершает, был чем-то что выходило за рамки воображаемой абстракции для студентов, изучающих правила фикха.

Что же касается “исламского контента” то очевидно, причем уже давно - истинные цели исламского призыва заменены на что угодно, кроме собственно даавата. Это борьба под знаменами разных джамаатов за превосходство своей группы, это снискание известности (часто под это дело еще подводят систему донатов), а иногда просто зарабатывание денег под религиозными лозунгами. Тут бабенка в никабе рекламирует страницу где за подписку можно найти анкету кандидатуры второй жены, здесь мужик с фальшивой улыбкой рекламирует свою фирму по организации Умра, а вот страничка представителя отдельной социальной группы профессиональных даюсов - бородатый парнишка вальсирует со своей одетой в платок женой. А на закуску - реклама «халяльного заработка» (читай - кидалова в формате финансовой пирамиды) и перепалка «требующих знания» у кого там больше тестостерона.

Мы подошли к точке тотального лицемерия.